Двигатель тихо урчал на холостом ходу. В послеполуденной тишине, которая казалась мертвой после Чикаго, суматохи Улицы Штата и Кольцевой, сладко пели птицы.
– Дома, – мягко сказала Речел, все еще глядя на коттедж.
– Дома, – самодовольно произнес Гадж у нее на коленях. Луис и Речел переглянулись. В зеркале заднего вида у отражения Елены округлились глаза.
– Ты…
– Он…
– Что это…
Они заговорили одновременно, потом все вместе рассмеялись. Гадж не обращал на них внимания, продолжая сосать палец. Он уже месяц говорил «Ма» и произносил то, что иногда можно было принять за «Пааа», а может, так лишь хотелось Луису.
Но в этот раз, даже если получилась случайная имитация, прозвучала она как настоящее слово. «Дома».
Луис подхватил Гаджа с коленей жены и обнял его.
Вот так они приехали в Ладлоу.
В памяти Луиса Крида этот эпизод навсегда сохранил оттенок волшебства, может, потому, что он и в самом деле был волшебным, а может, потому, что остаток вечера оказался безумным. Следующие три часа никакого отдыха – никакого волшебства…
Луис все время держал ключи от дома под рукой (он был аккуратным и методичным человеком), в коробке из-под манильских сигар, на которую наклеил ярлык: «Дом в Ладлоу. Ключи получены 29 июня». Он убрал коробочку с ключами в отделение для перчаток «Файрлайна». В этом Луис был абсолютно уверен. Сейчас их там не оказалось.
Пока он охотился за ключами, становясь все раздражительнее, Речел, взяв Гаджа на руки, пошла за Еленой к дереву, возвышавшемуся посреди пустыря за домом. Луис третий раз проверял под сиденьем, когда его дочь отчаянно закричала.
– Луис! – позвала Речел. – Она разбила колено!
Елена упала с качелей, сделанных из автомобильной шины, и ударилась коленкой о камень. «Ссадина пустяковая, но вопит, словно ногу потеряла», – подумал Луис (капелька бездушия). Он посмотрел на дом на противоположной стороне дороги; там в гостиной горел свет.
– Все в порядке, Элли, – сказал он. – Хватит рыдать. Соседи могут подумать, что тут кого-то убили.
– Боооолит!
Луис приложил максимум усилий, чтобы сдержаться, и молча вернулся к автомобилю. Ключей в отделении для перчаток не было, но аптечка оказалась на месте. Взяв ее, он отправился назад. Когда аптечку увидела Элли, она стала кричать еще громче.
– Нет! Только не йод! Я не хочу йода, папочка! Нет…
– Елена, это – зеленка, а не йод.
– Будь большой девочкой, – сказала Речел. – Только…
– Нет.., нет – нет.., нет.., пет…
– Ты сейчас же прекратишь или у тебя еще и попа заболит, – сказал Луис.
– Она устала, Луис, – спокойно объяснила Речел.
– Конечно. Я знаю. Подержи ее ногу.
Положив Гаджа, Речел подержала ногу Елены, которую, злясь на усилившиеся истерические завывания, Луис красил зеленкой.
– Кто-то вышел на веранду дома на противоположной стороне улицы, – заметила Речел. Она подняла Гаджа, который пытался уползти по траве.
– Замечательно, – прошептал Луис.
– Луи, она…
– Устала, знаю, – он закрыл зеленку и сумрачно посмотрел на дочь. – Вот так. И на самом деле ни капли не болит. Потерпи, Елена.
– Болит! На самом деле болит! Боооол…
У Луиса руки чесались отшлепать ее, но он сдержался.
– Ты нашел ключи? – спросила Речел.
– Конечно, нет, – ответил Луис, щелчком закрыв аптечку, и встал. – Я…
Завопил Гадж. Он не капризничал, не кричал, а по-настоящему вопил, корчась на руках у Речел.
– Что с ним? – воскликнула Речел, протянув ребенка Луису.
«Одно из преимуществ, когда выходишь замуж за врача: вы можете пихнуть ребенка своему мужу всякий раз, когда кажется, что ребенок умирает», – в этом Луис был уверен.
– Луис! Что?..
Малыш тер ручками шею и дико кричал. Луис поднял его повыше и увидел раздувающуюся белую опухоль сбоку на шее Гаджа. И еще что-то было на завязке детского комбинезончика, что-то лохматое, слабо подергивающееся.
Елена, которая стала уже успокаиваться, снова завопила.
– Пчела! Пчела! Пчееела! – она отскочила, споткнувшись о камень, с которым ей один раз уже не повезло, сильно шлепнулась на попу и снова начала реветь от боли, удивления и страха.
«Я сойду с ума, – подумал Луис. – Ух-ххххх!»
– Луис, сделай что-нибудь! Ты можешь что-нибудь сделать?
– Сперва надо вырвать жало, – донесся сзади голос, растягивавший слова. – Точно. Сперва вырвать жало и приложить немного гашеной извести. Шишка спадет. – Говоривший обладал таким сильным восточным акцентом, что некоторое время смущенный Луис не мог понять о чем речь. «Перва надрвать жал иприложить немногопогшеной звести. Шка падет».
Луис повернулся и увидел старика лет семидесяти – крепкого и здорового семидесятилетнего старика. Он носил синюю рубашку-поло, открывавшую морщинистую шею с толстыми складками. Обожженное солнцем лицо; и еще он курил сигареты без фильтра. Когда Луис посмотрел на него, старик закончил разминать сигарету между большим и указательным пальцами и ловко положил ее в карман. Протянув руку, он слегка улыбнулся.., улыбка понравилась Луису; старик был не из тех, кто «располагает» к себе.
– Вам виднее в ваших делах, док, – сказал он. Вот так Луис встретил Джадеона Крандолла, человека, который стал ему как отец.
С противоположной стороны улицы старик видел, как они приехали, и пришел посмотреть, не может ли он чем-то помочь, когда у них возникли «мелкие трудности», как он называл их.
Пока Луис держал мальчика на руках, Крандолл подошел ближе, осмотрел опухоль на шее Гаджа и вытянул грубую, кривую руку. Речел открыла рот, чтобы запротестовать – рука старика выглядела ужасно неловкой и почти такой же большой, как голова Гаджа – но прежде чем Речел успела что-то сказать, пальцы старика сделали простое, уверенное движение, такое же стремительное и ловкое, как движение шулера, тасующего колоду карт, или наперсточника, играющего шариками. И жало оказалось на ладони у старика.